Пересказ по русскому языку

Все знают стихи о старом
Мазае. В детстве мы верили:
Мазай до сих пор живет где-то
в «болотистом низменном
крае». Я помню, даже письмо
написал хорошему деду. Отец
смеялся и все обещал
разузнать адрес.
Мы выросли, поездили,
походили по свету. Стихи нам
стали казаться доброй старой
сказкой. Неужели и в самом
деле зайцев можно в лодке
катать? Врал, наверно, Мазай.
Да и сколько их, зайцев,
теперь, если на каждого по
четыре охотника! Но есть у нас
тихие лесные уголки, где
совсем не стреляют. В Москву
из леса приходили письма. На
синем конверте был нарисован
черный парящий аист. Эта
редкая птица стала эмблемой
Окского заповедника. Письма
приглашали приехать. «Только
в самое половодье. Увидишь
Мазая...»
...На Липовую гору уже
перевезли четыре десятка
зайцев. Вчера и позавчера их
снимали с маленьких островов,
с пеньков, с проплывающих
бревен. Самый главный заячий
остров еще не тронут. Но надо
спешить — вода прибывает и
прибывает...
Брезентовая байдарка гудит,
как большой барабан.
Спускаем на воду, плывем по
лесу. Не напороться бы на сук.
Продырявишь лодку — ко дну
пойдут аппараты,
магнитофоны, и сам
окажешься в положении зайца.
Плывут по воде черные
осиновые листья, плывет
прошлогоднее гнездо дрозда.
Из гнезда глядят бусинки глаз
мокрой испуганной мыши.
Дятел шелушит древесину
засохшей сосны. Опилки
плывут по воде узкой белой
дорогой. Моросит мелкий
парной дождик. Пахнет
гнилыми пнями, намокшей
прошлогодней осокой.
Останавливаемся. Борис
умоляет не сопеть, не шуршать
брезентом, не трогать весел.
Накрывшись плащом, он
выставил микрофон, на
который надета старая
варежка. Борис записывает
стук дятла, журчание воды и
крик близко пролетающих
журавлей. В сырую, туманную
погоду журавли кричат громко
и часто. Крик не передашь
словом. В нем тревога и грусть.
Впрочем, это человек так
понимает, а журавли, наверно,
кричат, чтобы не потеряться, а
может, зовут на весеннюю
свадьбу. Счастливчики видели,
как журавли исполняют
брачные танцы.
В дубовой и березовой чаще
длинная лодка попадает в
ловушку. Черпая сапогами,
бредем по воде. Наконец...
— Смотрите, смотрите!..
За темным стволом липы —
знаменитый заячий остров,
полоска земли с белой старой
травой. Зайцы! Протираем
глаза. Целое стадо, целая
«ферма», а посредине — два
журавля, наверное, те, что
кричали над лодкой. Не
шевелимся. Журавли медленно
и царственно важно
переставляют ноги. Зайцы, как
на игре «каравай», кружатся
рядом. Полная дружба. Стоим,
пока не затекают ноги. Снимать
нельзя — дождь оставляет на
объективе частые капли.
Журавли почуяли опасность,
поднялись с криком. И сразу
ошалело забегали зайцы.
Теперь и сосчитать можно —
двадцать семь. Прикидываем:
за ночь не затопит — можно
подождать для съемок
хорошей погоды.
Утром нас разбудило солнце.
Скорее в байдарку! Журавли
услыхали нас далеко и без
крика сделали круг над
поляной. Зайцы, как солдаты,
выстроились на дальней линии
острова. Лопочут ушами, то и
дело становятся «столбиком» и
быстро-быстро, как
барабанщики, двигают лапами
возле носа.
Грива земли с двумя липами, с
редким, красного цвета
тальником и дубовым кустом
— самое высокое место в этом
лесу. Вода постепенно
выживала зайцев с низменных
мест, и вот они целой
командой ожидают судьбу.
Они отощали. Тальник и даже
дубовый куст изглоданы
добела. Зайцы встревожены.
Они сбились в тесную кучу и,
кажется, держат совет: что же
страшнее — вода или четверо
этих наступающих с разных
сторон с длинными трубами?
То ли смелый, то ли трусливый
заяц вдруг прыгает и,
ударившись о чей-то сапог,
скачет по мелкой воде. Бух!
Бух! Бух!.. Как будто частые
комья земли падают в воду.
Проплыв метров двадцать,
заяц испугался и повернул к
острову — в беде уж лучше
стадом держаться.
Фотографируем и так и сяк,
залезаем на липу. Зайцы,
кажется, привыкают, пробуют
грызть тальник. Но стоит
шагнуть, все стадо «бешеным
челноком» скачет из конца в
конец острова.
Очень забавно видеть вблизи
бегущего зайца. Задние ноги
опережают передние. Он как
пружинка: то сжат в пушистый
ком, то вытянут. Двадцать семь
пушистых пружин с
любопытством глядят, как
поперек острова мы вешаем
сетку.
Мазай утверждает, что зайцы
совсем не боялись людей.
Помните, как прыгали в лодку:
«Прыгнули, зайцы мои, —
ничего!» С тех далеких времен
зайцы, видно, многому
научились. В нашу лодку не
прыгают. Но надо же спасать
непонятливых.
Мы гоним зайцев на сетку.
Сначала медленно, потом с
гиканьем, с киданием шапок.
Зайцы проносятся, как
торпеды, и оставляют дырки
на сетке — слишком туго
натянута. Вешаем заново.
Загон. Зайцы путаются, бешено
бьют задними лапками. За них-
то и надо схватить, иначе и
куртку порвет и живот, чего
доброго, вспорет. Зайцы орут.
Мало кто знает, как кричат
зайцы. Пронзительно, жалобно,
как грудные дети. Этот крик
сеет на острове панику. Зайцы
прыгают в воду. Два или три
самых трусливых уплывают
неизвестно куда, других,
догоняем в воде, остальные
возвращаются сами.
Сажаешь косого в рюкзак —
орет и старается укусить.
Опустишь на землю — рюкзак
начинает бешено прыгать. Это
придает нашей лесной
операции неправдоподобно
сказочный вид. Выливаем из
сапог воду, сушим штаны,
подсчитываем царапины и
укусы. Не забываем крупным
планом снять заячьи морды и,
конечно, записать на
магнитофонную пленку заячьи
вопли. Потом относим рюкзаки
к большой плоскодонной
лодке. Ее сейчас иначе, как
ковчегом, не назовешь.
Пускаем зайцев в клетку и,
вспоминая стариков Мазая и
Ноя, отплываем домой.
По пути ковчег пополняется
барсуком. Его большую нору
мы видели на заячьем острове,
но он не успел, наверно, засухо
добраться до квартиры, а
может, общество зайцев ему
не понравилось. Барсук сидел
на пятачке земли возле
дубового пня. Попытался
уплыть, но был водворен на
ковчег.
На Липовой горе зайцев
окольцевали. Ловля идет не
только ради спасения. Надо
установить, в каких местах
держатся зайцы, много ли
гибнет, сколько расселяется из
заповедника по окрестным
лесам. Колечко с номером и
словом «Москва» ставят на ухо.
Операция пустяковая.
Женщины, как известно,
переносят ее с улыбкой. Зайцы
же срали как сумасшедшие.
После операции заяц
немедленно получает свободу
и прописку на самом высоком
месте в лесу...
Вечером мы разбираем лесные
находки и, настроив
карманный приемник, слушаем
концерт из Москвы.
На Липовой горе пережидают
потом шестьдесят или
семьдесят зайцев. Их видишь
всякий рае, когда идешь от
домика к лодкам. Они прячутся
в бурьяне, в канаве возле
дуплистых ив, в старой колее
от телеги. В лунную ночь, когда
утихает наша моторка, зайцы
прыгают под окнами домика.
Скрипнешь дверью — убегают
в кусты, голубые, как
привидения.
Один только пес Туман не
понимает покровительства
зайцам. Он гремит цепью,
жадно нюхает воздух. Его
гончая специальность —
зайцы. Он трется о сапоги,
преданно смотрит в глаза и
опять нюхает воздух. «Чего
держат?» — написано на его
доброй морде. Зайцы же,
зайцы кругом! Среди ночи он
вдруг начинает выть на
Большую Медведицу...