, Люба понять не могла.

- Долго у вас с отцом эта катавасия будет длиться? - спросил он.

- Не поняла - это он тебя подослал?

- А если бы и он! Но вообще, я сам. Вы мальчонку сами сюда притащили, а теперь, что, виноватым его хотите сделать? Арсений измаялся весь, думает, что это он во всем виноват.

Любе хотелось сказать: а разве нет? Но она промолчала.

- Не лезь не в свое дело, – велела Люба. – Без тебя разберемся.

- Ага, с тобой разберёшься. Упрямая как...

Он махнул рукой и ушел. А Люба опустилась на стул и заплакала.

Филипп так и не взялся за воспитание сына, и все выглядело так, словно этот мальчик – просто приятель Борьки, который на лето приехал к ним погостить. Иногда Арсений подходил к ней, предлагал помочь чем-нибудь, но Люба отмахивалась от него, как от надоедливой мухи. Ей не было его жалко – чем дольше он у них жил, тем больше не раздражал, хотя она и не могла не отметить того, что Боря стал чаще дома бывать, и в основном трезвым.

Люба занималась начинкой для пирогов, когда услышала, как Борька на кого-то ругается. Слов было не разобрать, но интонация такая, что сразу было понятно: дело плохо. Наспех вытерев руки о полотенце и споткнувшись о кошку Марусю, она выбежала на улицу.

Перед сыном стоял Арсений – уже не такой худенький, но все еще невысокий, с длинной цыплячьей шеей и светлым облаком волос. Борька кричал, а Арсений смотрел прямо и даже с вызовом.

- Что у вас тут происходит? – спросила она, оттесняя сына от мальчика.

- Да он сбрендил совсем! – не унимался Борька. – Связался с венгеровскими, обещал с ними вечером куда-то поехать. Да они по-любому в форточку его заставят лезть!

- А что – тебе можно, а мне нельзя? – звонким голосом спросил Арсений. – Сам же рассказывал...

Кулаки у Бориса сжались, а на шее вздулась пульсирующая венка.

- Я тебе для чего это рассказывал? Чтобы ты понял, что это ошибка моя была! Не нужно тебе такого, понимаешь?

- Мальчики, а ну, прекратите, – велела Люба. – Никто никуда не поедет! Арсений, марш в дом!

Тот не пошевелился.

- Тебя что, за ухо отвести? – пригрозила Люба.

И тут Арсений разрыдался. Он по-детски тер глаза руками и всхлипывал, пытаясь что-то сказать.

- Да прекрати ты реветь, – поморщилась она. – Говори нормально.

- Они сказали, что Борьке плохо будет, если я им не помогу, – наконец, признался мальчик.

Борька так подскочил, что Любе показалось, что он вот прямо сейчас сядет на свой мотоцикл и помчится разбираться с неизвестными ей венгеровскими.

- Так, – велела она. – Оба в дом. Немедленно!

Пришлось звонить Вите и объяснять ему про Арсения и про венгеровских. Тот протянул:

- Ну, лялька, ты даешь! Пащенка в дом пустила! Ну, надо же!

Вместе с тем, обещал разобраться, а пока наказал никому никуда не ходить. И вроде Арсений и Борис согласились, но вечером зачем-то рассказали всё отцу.

- Кому она звонила? – грозно спросил он. – Недотепе этому, что ли? Теперь мне понятно, все понятно... Да что он может, кроме, как баб по подсобкам таскать? Сам я со всеми разберусь, ясно вам? Сам!

Люба не успела ничего сделать – Филипп хлопнул дверью и был таков.

- Куда он? – дрожащим голосом спросила она у сына. – Ты знаешь, куда он пошел?

Боря кивнул. За окном уже загудела машина Филиппа, и Люба бросилась к окну, как раненая птица, принялась колотить по стеклу, словно Филипп мог ее услышать.

- Я за ним поеду, – решил Боря. – Он же не знает, во что ввязывается.

Когда сын уехал, Люба снова набрала Вите и срывающимся голосом попросила помочь. Витя пообещал и тут же отсоединился.

Только тут Люба наткнулась взглядом на Арсения. Он стоял бледный и испуганный, с мокрыми глазами.

- Это ты во всем виноват! – закричала Люба – Одни беды от тебя! Да за что мне такое наказание...

Плечи у мальчика опустились, лицо сморщилось. Ну что он вечно плачет как девчонка! Люба отвернулась и встала к окну, и стояла там до поздней ночи, пока не раздался звонок и Витя извиняющимся тоном не сказал, что Филипп в больнице с ножевым под ребра и, кажется, еще и нога в двух местах сломана...

***

Из больницы Филипп вернулся на костылях, Борька помогал ему идти. К тому времени сын совсем перестал пить, в основном ночевал дома, днем на работе пропадал. В один из дней привел девушку по имени Даша, сказал, что просто знакомая, но Люба сразу поняла, что на смотрины. Девушка ей понравилась – бойкая, за словом в карман не лезет, но приличная, рассказала, что на заочном учится и что мечтает частный детский сад организовать. Филипп тогда еще в больнице лежал, и Люба поняла, что как бы то ни было, а в первую очередь ему захотелось позвонить.

- Ты представляешь, мальчик наш невесту завел! – с трудом сдерживая волнение, сообщила она. – Хорошенькая такая, как картинка!

Филипп, явно обрадованный тем, что Люба с ним заговорила, даже рассмеялся в трубку, и тут же закашлялся: в его состоянии особо не посмеешься.

- Ну, какая она, рассказывай, – потребовал он.

И Люба рассказала. А потом еще позвонила, чтобы обсудить, в какую лучше школу отдать Арсения – в ту, что поближе, но только вот контингент там так себе, или попробовать пробиться в дальнюю. Там, говорят, поборы большие, но, если бы они туда отдали Борьку, кто знает, может бы он и не свернул бы на кривую дорожку.

Когда Филипп еле-еле выбрался из машины, придерживаясь за сына, сердце у Любы сжалось. Они вошли в дом, словно странное треногое существо, и Борька велел брату:

- Дорогу нам до зала расчисть!

Люба и сама не поняла, как эти слова слетели с ее губ:

- Не надо зал, давайте в спальню, там кровать удобнее.

Они с Филиппом встретились взглядом, все на несколько секунд замерли. Глаза у мужа повлажнели, у Любы и самой запершило в горле.

- Чего встали, – грубовато прикрикнула она. – Я же сказала, в спальню.

Арсений распахнул дверь, схватил кошку, которая крутилась под ногами, и пропустил вперед отца и брата. Люба так и стояла в дверях кухни, хотя хотелось броситься следом, поправлять Филиппу подушки и бережно укладывать его загипсованную ногу на кровати. Вдруг она почувствовала, как чьи-то руки обвили ее талию, а к боку прижалось что-то теплое. Повернулась посмотреть: Арсений. Обнял ее, голову опустил и сопит. В сердце у Любы словно жилка какая-то новая дрогнула. Она осторожно положила ладонь на его макушку и легонько потрепала.

- Ну что, отец домой вернулся, – сказала она ласково. – Теперь все будет хорошо...


Здравствуй, грусть!