Что для вас самое страшное?

Боязнь темноты, одиночество, или когда на карте кончаются средства? Предлагаю вам к прочтению этот мини рассказик из реальной жизни.
Рассказ

(Поезд в пути уже вторую неделю, бежит через всю зимнюю снежную Россию, от океана к Уралу и дальше на Запад. В вагоне уже давно все отоспались, перезнакомились, давно перечитаны все книги, обсуждены все злобы дня, сыграны все партии в шахматы, надоел до омерзения «козел», даже чай не пьется, даже пиво почему-то кажется кислым и стоит недопитое в темных бутылках под светлыми бумажными стаканчиками.

И вот как-то под вечер в одном из купе собирается мужская компания, и кто-то предлагает, чтобы каждый по очереди рассказал «самый страшный случай из своей жизни». Чего-чего, а страшного за спиной у каждого немало. Один горел в самолете, другой — в танке, третий чуть не погиб на торпедированной подводной лодке. Еще одного расстреливали, и он, с пробитым насквозь легким, трое суток пролежал под горой мертвецов.

В дверях купе стоит, слушает немолодой, маленький и худенький, как подросток, человек в форме гражданского летчика. Засунув руки в боковые карманы своей кожаной коричневой курточки, он курит толстую дорогую папиросу, перекидывает ее то и дело из одного угла рта в другой и, прижимаясь затылком к косяку двери, резко и нервно выбрасывает в потолок густую струю синего дыма. Слушает он, почти не глядя на рассказчика, но, чем дольше слушает, тем сильнее волнуется, тем чаще и глубже затягивается...

Внезапно лицо его наливается кровью, он делает несколько быстрых, лихорадочных затяжек, торопливо и даже судорожно запихивает папиросу в набитый окурками металлический ящичек на стене и, повернувшись к рассказчику, перебивает его:
— Ст-той! П-погоди! Д-дай мне!..
Губы его прыгают. Лицо дергается. Он — заика, каждое слово выталкивается из него, как пробка из бутылки.
— С-самое ст-трашное? — говорит он и кривит губы, делает попытку изобразить ироническую усмешку.
— Самое страшное, да? Т-тонули, говоришь? Г-горели? С м-мертвецами лежали? Я т-тоже т-тонул. Я тоже г-горел. И с покойниками в об-б-бнимочку лежал. А в-вот с-самое ст-трашное — это когда я в сорок втором году письмо получил из Ленинграда — от сынишки… д-д-десятилетнего: «П-п-папочка, — пишет, — ты нас п-прости с Анюткой… м-мы в-вчера т-т-в-вои к-кожаные п-перчатки св-варили и с-с-съели»...

Алексей Пантелеев, «Маленькие рассказы», 1962 г.)

Вы понимаете да, человек находится на фронте каждый день его может стать последним, вечный стресс изо дня в день, воюет за своих детей которые голодают в блокадном Ленинграде и он ничего с этим поделать не может, абсолютно ничего, ему ничего не остается как продолжить воевать каждый день думая о том что его дети могут не выжить. Но в его ситуации хоть небольшой, но есть лучик надежды они еще живы прямо сейчас и у них есть шансы.
Получается страшно, это когда безысходность, когда не осталось вариантов, когда единственный выход завалило, когда одинокого альпиниста накрыла лавина, когда парашют не раскрылся, или когда моряк выпавший за борт на сотни миль от берега один барахтается в океане, наблюдает в темноте огонек его уходящего судна, кричит, срывает связки, но его никто уже никогда не услышит, через несколько минут или часов, возможно и суток в зависимости от температуры воды его не станет, и он об этом прекрасно знает.

У вас есть масса способов решить любую вашу якобы нерешаемую проблему пока ты жив и пока есть хотя бы два варианта исхода событий.