Наша история.Сталинские репрессии

НЕ ДУМАЛ, ЧТО СМОГУ КОГДА- НИБУДЬ РАССКАЗАТЬ ОБ ЭТОМ

Второй год я находился в особо режимном лагере, расположенном между Интой
и Воркутой. Наше шестое отделение было новым — мы строили шахту, но уголь в ней
пока не добывали. Из лагерной зоны в шахтную нас водили под конвоем. Однажды,
возвращаясь с работы, колонна заключенных повстречала отсидевшую свой десяти-
летний срок женщину, несшую несколько буханок черного хлеба. Движимая жа-
лостью и зная про голод в лагере, она бросила одну буханку сбоку от колонны. За
ней потянулся, выйдя на шаг из строя, заключенный и тотчас же был прошит авто-
матной очередью. Страшное время сталинщины. Об исключительности нашего поло-
жения свидетельствовали и номера на спинах; мой был — Б-1-486.
Я сидел в особо режимном концлагере с 1950 года по статьям 58-10-". Как объяснил
мне следователь А. Ф. Байков, Л. П. Берия распорядился «изъять» всех сыновей крупных партийных работников, расстрелянных в 1937 году.
Мой отец Д. М. Крымский — старый большевик, заведующий отделом руководящих партийных органов (ОРПО) МК ВКП(б), член Бюро МК, делегат XVII съезда партии
от Москвы — был арестован в июне 1937-го и расстрелян в январе 1938 года по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Он был ложно обвинен в том, что
был «одним из организаторов и руководителей Московского троцкистского террористи ческого центра». В 1955 году дело отца было прекращено за отсутствием состава
преступления, а в апреле 1956 года он был восстановлен в партии...
В одни из дней меня вызвал нарядчик и сказал, чтобы завтра собирался в этап. Я попрощался с друзьями — Алешей Каплером и доктором Христофором Николаевичем Ордуяном — и был готов после минутных сборов. На следующий день в «черном вороне» — до станции Инта, потом в тюремном «столыпинском» вагоне — до стан-
ции Абезь (в переводе с языка коми — яма).
От станции Абезь до места назначения нужно было идти двенадцать километров.
Меня конвоировали два автоматчика с немецкой овчаркой. Километров через десять
пути по снегу с рюкзаком за плечами я не- выносимо устал — сказались два года тюрь- мы (Лубянки и Бутырской), этапы, лагерь с их голодом и непосильным трудом. Сбросив
рюкзак, я сел на него, сказав, что дальше не пойду, пусть хоть стреляют. Солдаты ти-
хо посовещались, один отдал другому автомат, взвалил на плечо мой тяжелый рюкзак с
медицинскими книгами, и дальше я пошел уже налегке.
В пересыльном пункте Абезьского лагот-деления я пробыл около суток. Поразила
крайняя нищета — лагпункт был инвалидным. А еще больше — цепочка слепых,—
человек двадцать прошли мимо меня, держась за плечо того, кто впереди. Вел их
зрячий. Им, как я узнал потом, был Ней -главный администратор Еврейского театра.
Работать мне пришлось в больнице на 1200 коек. Смертность большая. Я же был
патологоанатомом, окончил аспирантуру у академика Ипполита Васильевича Давыдов-
ского. Меня назначили патологоанатомом больницы и заведующим одним из терапевтических отделений.
В бараках с двухэтажными нарами лежали хирургические, терапевтические, туберкулезные больные, больные инфекционным гепатитом.
И вот первый после моего прибытия этап.
Полярная ночь, сполохи полярного сияния.На этом фоне движутся огромные розваль-
ни, раза в три шире и длиннее самых больших саней.На них — колодцем гробы,умерших везут на вскрытие. На гробах — закутанные в тряпье тяжелобольные. В
длинные оглобли, лямки впряжены легкобольные, по три-четыре с каждой стороны.
Со всех сторон конвой автоматчиков с собаками.
Умерших заключенных в нашем концлагере вскрывали. Это событие должно было
быть отражено в трех экземплярах протокола: один оставался в протокольной книге,
второй отправляли в Управление лагеря, третий — в Гулаг МВД СССР.
Покойников по одному везли через вахту. Сани останавливались, и дежурный прокалывал трехгранным штыком тело умершего, стараясь пронзить живот — так
как в ребрах штык иногда застревал.Этот ритуал, как и все детали тюремного и лагерного режима, был санкционирован Берией и согласован со Сталиным. Берия,
видно, боялся, как бы под видом покойника кто-нибудь не совершил побег.
Чем же болели заключенные? Отчего умирали?
Каждый страдал по крайней мере туберкулезом и гипертонической болезнью. Туберкулез от голода, авитаминоза, скученности; гипертония — от стресса, неволи, безысходности, постоянного унижения человеческого достоинства, отсутствия надежды на волю. Правда, все мы страстно желали смерти Джугашвили и связывали с ней изменения к лучшему. Когда через несколько лет я рассказал своему учителю И. В. Давыдовскому о том, что у каждого умершего был туберкулез и гипертоническая болезнь, он изумился — ведь классик патологической анатомии венский Рокитанский считал туберкулез и гипертоническую болезнь несовместимыми.
Рака я почти не видел. Зато Лаэннековский (макромикронодуллярный) цирроз печени был частой причиной смерти. Многие в лагере болели инфекционным гепатитом
(называемым в то время болезнью Боткина) и вскоре умирали от цирроза печени. Цир-
роз печени развивается вследствие хронического гепатита — после острого инфекционного гепатита.
Однажды меня вызвала к себе начальница больницы и дала распоряжение выбивать
у покойников золотые зубы и золотые коронки и сдавать их надзорслужбе. Выби-
вать зубы, даже руками санитара, я отказался. Сказал, что, конечно, лучше работать
в больнице, чем в шахте, но что брошу все и опять уйду на шахту. На Нюрнбергском
процессе, сказал я. фашистские палачи, выбивавшие золотые зубы у заключенных,
получили пожизненное заключение. Не только я, но и вы будете осуждены за это,
если времена изменятся.Начальница покраснела пятнами и сказа-
ла: «Идите, доктор». На следующий день она оставила меня после пятиминутки и ска-
зала: «Зубы будет удалять зубной врач» (наш заключенный).
После вскрытия санитар морга Березняк- Романенко зашивал трупы, одевал в белье
третьего срока, и бригада могильщиков хоронила их, укладывая ноги к голове в ров,
вырытый в тундре. Покойников засасывало. Хоронили без гробов.
Как-то около морга собралась бригада могильщиков из инвалидов — западных укра-
инцев. Снявши шапки (только так можно было обращаться к начальству), они сказа-
ли оперуполномоченному: «Гражданин начальник, мы согласны в любое время де-
лать гробы из горбыля. Что же мы хороним без гробов, в одном белье, люди
ведь...» Не задумываясь ни минуты, оперуполномоченный ответил: «Будете хорошо
работать — будем хоронить в гробах».
Не думал, что смогу когда-нибудь открыто написать о том, что лежало на душе
тяжелым грузом много лет.
Гонорар прошу перевести на строительство памятника жертвам сталинских репрес-
сий (счет № 700454).
Доктор медицинских наук Л. КРЫМСКИЙ, заслуженный деятель науки РСФСР
|Институт сердечно-сосудистой хирургии имени А. Н. Бакулева).

Ч С И Р. СХОДСТВО СУДЕБ

Прочитала в журнале (№3-88 г.) письмо Г. В. Колдомасовой. Меня поразило сход-
ство наших судеб, только я считаю, что судьба ЧСИР (членов семьи изменников родины) не забытая, а неизвестная еще страница нашей истории. Ну что такое статья
ЧСИР — 8 лет? А это клеймо, которое я носила 8 лет и больше.
Вся жизнь моего мужа, Александра Павловича Константинова, до его трагической
гибели была связана с наукой и техникой.Я познакомилась с ним, когда мне было 18
лет. В то время он совмещал службу на Балтийском флоте на радиостанции «Новая Голландия» со службой в Пулковской обсерва-тории (с 1921 года). В дальнейшем работал в физико-техническом институте, заведовал лабораторией. Его научными руководителя-ми были А. Ф. Иоффе и А. А. Чернышев. Я помню физико-технический институт, когда в нем насчитывалось человек восемьдесят работников. Как недавно вспоминала супруга академика А. Шальникова: «Все были такие молодые и красивые: Курчатов, Кобеко, Константинов». Судьба только у них сложилась по-разному.
Помимо научно-исследовательской работы, муж преподавал в Ленинградском поли-
техническом институте, на физическом факультете Ленинградского университета име-
ни Бубнова, заведовал кафедрой в электросварочном институте.
Он автор большого числа изобретений.
Изобретение электронно-лучевой трубки для телевизионного приемника и другие его
работы в этой области дали основание к официальному признанию А. П. одним из основоположников отечественного телевидения (см. БСЭ лично о нем и статья «Те-
левидение»).
Деятельность Александра Павловича была разносторонней. Он разработал ряд элект-
рических приборов для геологоразведки. Его электрический сейсмограф нашел широ-
кое применение в народном хозяйстве. За разработку этого прибора была присуждена
премия в 25 тысяч рублей (выплачена не была). В 1935 году А. П. возглавил один из
научных отделов вновь организованного Всесоюзного научно-исследовательского ин-
ститута телевидения в Ленинграде. В 1936 году получил научную командировку в
США. Все документы на отъезд были готовы. Он даже был на приеме у Ежова, который после краткой беседы сказал: «Да, да, вы поедете в командировку». Потом с отъездом что-то затянулось. Начались аресты на физическом факультете университета, в институте. Было арестовано большинство ведущих сотрудников
Пулковской обсерватории, в которой муж был научным консультантом.
Мужа арестовали 1 ноября 1936 года. А
потом все говорили: «Следствие закончено». Однажды следователь сказал мне:
«Ваш муж крепкий орешек». Была в январе открытка с обратным адресом: ДПЗ Вой-
нова, д. 25. Муж просил бодриться и писал о том, что нам предстоит долгая и счастливая жизнь. Больше мы ничего о нем не узнали.
В письме Галины, Владимировны Колдомасовой приводится цитата из книги Г. 3.
Анашкина «Ответственность за измену родине и шпионаж» о том, что некое поста-
новление ЦИК СССР от 8 июня 1934 г. предусматривало наказание для членов семьи
изменника, совместно с ним проживавших, даже при условии, что они не только не
способствовали готовящейся или совершенной измене, но и не знали о ней.
Более чем через 51 год я узнала, что судьба моя была предрешена не 1 сентября
1937 года, когда меня арестовали, а в тиши кабинетов